Утренний ветерок осторожно шевельнул занавес, изысканный аромат цветущих абрикос щекотнул ноздри. Я жадно вздохнул и с удовольствием ощутил, как мои легкие наполнились прохладной весенней свежестью. Солнечный лучик проник в мою комнату, замельтешил слепящей полоской на стене. Я крепче сомкнул веки, хотя спать уже не хотелось. Однако покидать теплую, уютную постель не было ни малейшего желания. Сладкая нега разлилась по моему бренному телу, прочными нитями приковав его к кровати. Размякнув под теплым одеялом, я наслаждался пением пернатых, радующихся весне, солнышку, и вообще жизни. Всеми фибрами своего существа я был вместе с ними, но недолго…
Многоголосый хор проснувшегося большого города грубо нарушил гармонию моего естества с природой, бесцеремонно ворвавшись в распахнутое окно. Шарканье метлы об асфальт сопровождалось нецензурным монологом дяди Коли, нашего дворника, о культуре жильцов многоэтажной ночлежки. Женскую партию исполняла молочница, искусно вплетая свой зычный голос в крик души дяди Коли:
- А чтоб вас…
- Мо-ло-ко-о-о! Мо-ло-ко-о-о!
- Вот я вас…
- Свежее мо-ло-ко-о-о!
И где-то далеко-далеко бедолага старенький трамвай, отчаянно вписываясь в поворот своей судьбы-колеи, жутко заскрежетал колесами…
Леший, старый добрый кот, дремавший рядом у моих ног, вскинул к верху свою взлохмаченную голову. Потревоженный уличной шумихой, он уставился на меня своими большими круглыми глазами, как будто вопрошая: «Что, хозяин, уже пора завтракать?»
Приняв волевое решение, я выскользнул из-под одеяла. Разомлевшие в тепле ступни, не обнаружив в положенном месте тапочки, уперлись в прохладный пол. Я укоризненно глянул на Лешего и пробурчал:
- Хоть бы извинился, шельмец!
Кот, виновато зажмурившись, нервно вильнул кончиком хвоста и снова растворился в складках моей постели. Незлобиво чертыхаясь, я полез под кровать за своими атрибутами домашнего уюта.
Двумя минутами позже я вышел на балкон. С высоты третьего этажа передо мной открылась сказочная панорама. Господи, красота-то, какая! Ласковое солнышко, белокурые облака в небесной синеве, нежная зелень на земле и деревьях. И видом всего этого я могу наслаждаться прямо сейчас и сколько угодно. Могу всеми фибрами впитывать этот пьянящий воздух. Могу…
Да мало ли чего еще могу, всего и не перечесть! И все потому, что я есть на этой планете! И я живой! Жи-и-в-о-й! Мой организм, эту сложнейшую систему, состоящую из миллиардов микроскопических клеточек, чутко реагирующую на малейшие изменения окружающего меня мира, я воспринимаю, как величайший дар Творца. Какое счастье, понимая это, ощущать легкое прикосновение ветерка, вдыхать нежные ароматы цветений, наслаждаться пением птиц, чувствовать…
При мысли о чувствах по моему телу прошла мелкая дрожь. Перед глазами пестрой лентой проплыли события из далекого детства…
Однажды, когда мне было неполных девять лет, я и мой старший брат навестили своего горяче-любимого дедушку, маминого отца, чрезвычайно энергичного и созидательного человека. К своим семидесяти восьми годам на земле своих предков он успел вырастить и огромный фруктовый сад, и внушительных размеров рощу, и выкопать пруд размером с хоккейное поле…
Мой старший брат Степан, заядлый охотник, захватил с собой духовое ружье. Он предложил мне пойти с ним на пруд потренироваться меткой стрельбе. Я хотел, было подыскать какую-либо подходящую мишень в виде дощечки, консервной банки или полиэтиленовой бутылки, но брат, хитро подмигнув мне, сказал, что на дедушкином пруду недостатка в мишенях не будет. Словно исконные следопыты, мы крались к месту стрельбы. Копируя брата и едва поспевая за ним, я осторожно шел в двух шагах позади, стараясь ступать след в след. На деревьях и в траве вокруг пруда кипела жизнь: воздух был наполнен пением великого множества птиц, ютящихся в деревьях, и многочисленного хора лягушек, «загорающих» вокруг водоема и на его поверхности, обоняние дразнил пряный запах разнотравья. Ну, прямо заповедник какой-то!
Степан на ходу зарядил ружье. Его глаза при этом загорелись охотничьим азартом, а ноздри задвигались, словно у хищника, почуявшего свою добычу.
- Видишь, Егорка, ту лупатую, возле лилии? Сейчас я ее сделаю!
На круглом листке у сказочно красивого цветка кувшинки распласталась лягушка, смешно раскидав в стороны лапы-ласты. Ее красивая, темно-зеленая, пупырчатая кожа блестела в солнечных лучах, словно лакированная, а большие выпученные глаза изумленно таращились на нас. Плоская голова амфибии вскидывалась к верху в такт дыханию, и при этом ее широкий рот слегка приоткрывался. Со стороны складывалось впечатление, будто земноводное создание причитало: «Вот это да-а! Вот это да-а! Вот это да-а!»
Я не понимал тогда, что значит «сделать» кого-то. И так как в те далекие годы мой старший брат был для меня безусловным авторитетом и предметом подражания, я слепо впитывал в себя каждое его слово, ловил каждый его жест…
Степан прицелился и мягко нажал на спусковой крючок. Резкий щелчок выстрела нарушил сказочную гармонию дедушкиного заповедника. Смолкли потревоженные птицы, вокруг воцарилась зловещая тишина, и мне показалось, будто исчезло даже все весеннее благоухание цветущих трав.
- Есть! Попал! – восторженно воскликнул мой старший брат. Затем добавил, - Живучая, квакушка!
Прострелянная насквозь лягушка, перевернувшись на спину, билась в предсмертных конвульсиях. Она стучала лапками по своему недавнему пристанищу, листку лилии, раскачиваясь из стороны в сторону, будто пыталась перевернуться на живот. Из ее растерзанного брюшка вылезли наружу внутренности.
- Степа, а ей не больно? – неуверенно спросил я.
- Лягушке? Больно? Смеешься, что ли? – Степан, насмешливо поглядывая на меня, перезарядил ружье. Протягивая его мне, он тоном наставника приказал, - Держи ствол, добей ее!
Я взял ружье и стал целиться в умирающую жертву. Мои руки слегка подрагивали, должно быть от недавней неуверенности. В тот момент, когда мне все же удалось совместить прорезь прицельной планки с мушкой, я увидел, как вторая лягушка, вынырнула из воды и прикрыла своим телом мою мишень. Она стала как то странно раскрывать свой рот, будто пытаясь что-то сказать мне…
- Стреляй! Ну, же! - нетерпеливо выпалил Степан.
Я выстрелил…
Лягушка, судорожно дернувшись, затихла поверх тела своего смертельно раненного собрата, безвольно раскидав в стороны лапки. Я был потрясен и обескуражен содеянным.
- Ха-ха-ха! – Забирая у меня ружье, Степан разразился каким-то демоническим смехом, - Молодчина, Егор, прямо в яблочко, сразу двоих лягушей! Ха-ха-ха!
Глядя на старшего брата, я стал сначала нервно хихикать, а затем, видимо немного прейдя в себя, также залился странным всепоглощающим смехом. Смеясь, я стал ощущать усиливающиеся головокружение и приступ тошноты. Вдруг все вокруг замелькало в каком-то сумасшедшем танце. А мы с братом смеялись все громче и безудержнее, сгибаясь пополам от боли в животах.
Наш смех оборвался так же неожиданно как и возник. Мир вокруг перестал кружиться. Снова стало слышно пение птиц, разнообразие запахов теплой волной ударило в ноздри. Состояние покоя, радости и жажды жизни разлилось по всему телу. Произошло что-то необычное, я это чувствовал, но не мог точно определить, что именно. Оглядевшись вокруг, я ничего особенного не заметил. Так же в недосягаемой вышине ярко светило ласковое солнышко, редкие облачка пушистыми ватными клочками плыли по бездонной небесной синеве, сочная зелень услаждала взор, воздух и трава кишели вкусными насекомыми…
Шевелиться не хотелось. Я распластался на круглом листке у белой кувшинки, в сладкой истоме разбросав свои лапы по всей поверхности растения. Со стороны жилища двуногих приближались две фигуры: один большой, высокий, а второй - маленький, совсем еще головастик.
Большой держал в руках какую-то странную черную ветку, не похожую на ту, длинную, с помощью которой двуногие кормят наших водоплавающих чешуйчатых соседей. Мой старший брат, почивающий на берегу под листом лопуха, крикнул мне:
- Бойся двуногих, братишка! Спрячься, не сиди у них на виду!
- Чем ты, брат, так напуган? Они же безобидные и пользу нам приносят! Глянь, какой пруд для нас и соседей наших отгрохали?– успокоил я его, продолжая с любопытством наблюдать за двуногими существами.
А тем временем большой двуногий стал рассматривать меня через свою гладкую, поблескивающую на солнце ветку. Я с удивлением отметил, что ветка двуногого была полой внутри: черный глаз отверстия угрюмо уставился на меня. Внезапно я ощутил удар чудовищной силы. И тут же ужасная боль огнем пронзила все мое тело. Мне казалось, что плоть моя одновременно рвется на тысячи мелких кусков. В глазах темнело. Непослушное мне тело прыгало в странном танце. Жизнь ускользала от меня. «Почему мне так больно? Кто причинил мне эту боль и за что? Я же не сделал никому ничего плохого! Почему я перестаю видеть и чувствовать этот мир? Я, что умираю? Но я же совсем еще маленький и не хочу умирать! Кто и по какому праву может вот так ни за что, ни про что отобрать данную мне свыше жизнь? Я хочу жить! Слышите все? Я хо-чу-у-у жи-и-ить!» Последнее, что я запомнил, это то, как мой старший брат, выпрыгнув из воды, закрыл меня своим телом, что-то в отчаянии крича двуногим. Вдруг все вокруг стало кружиться, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, постепенно сливаясь в сплошной пестрый водоворот…
- Егорка, очнись! Егор! – доносилось откуда-то сверху.
Водоворот замедлил свое вращение. Я стал различать облака, деревья, бледное, испуганное лицо моего старшего брата…
- Вовка, братишка, что с тобой? – Стоя на коленях, Степан сильно тряс меня за плечи.
Я отстранил от себя, руки брата, медленно, боясь потерять равновесие, встал на ноги, и, все еще испытывая легкое головокружение, пристально осмотрелся вокруг. Я чувствовал и понимал, что в моем сознании, внутри всего моего естества произошло что-то очень важное, с которым мне предстоит прожить всю оставшуюся жизнь.
Я поднял духовое ружье, валявшееся рядом в траве. Несколько мгновений я с ужасом смотрел на его вороненый ствол, сеющий смерть, затем, сильно размахнувшись, швырнул его в дедов пруд. Секунду другую Степан изумленно глядел на меня.
- Ты что, очумел? – наконец возмущенно закричал он.
А я, повернувшись к брату спиной, зашагал прочь. Не слушая его брани, доносившейся мне вслед, я все шел и шел, куда глаза глядят, с удивлением созерцая все сущее вокруг меня, будто видел все это в первый раз…
Виктор Ульяненко,
Киев, Украина
Родился в 1959г., женат, трое детей,32 года в авиации. Принимая поговорку "Век живи - век учись", мечтаю стать мастером жизни,т.е. учусь ценить и качественно проживать каждое мгновение жизни. Процесс сложный, но чрезвычайно интересный. Верю,что любовь и сострадание спасут мир. e-mail автора:marfa59_nika@mail.ru
Прочитано 3806 раз. Голосов 1. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : Расколотый купол Неба - zaharur В известной басне Крылова про свинью под дубом, дерево, кормящее свинью, обращаясь к ней, говорит такие слова: «Неблагодарная!
Когда бы вверх могла поднять ты рыло, тебе бы видно было,
что эти жёлуди на мне растут»
Таким образом, проблема свиньи, не видящей Источника своего бытия, заключалась в том, что она не могла поднять своего взора вверх.
Если бы она научилась возводить свои очи ввысь, то не могла бы не увидеть Того, кто даёт ей жизнь.
Очень часто верующие люди пытаются привести неверующих и неблагодарных Богу людей к вере такой вот прямой, как линейка, проповедью о Боге, о Христе и т.п. Результат такой "прямой речи" зачастую бывает обратный желаемому: сердце неверующего ещё больше запирается и ожесточается. Но гораздо лучше, думаю, вначале просто помочь человеку оторвать свой взор от земного, помочь ему хоть краем глаза увидеть Небо, взглянуть на горнее. И, если это получится, то следствием этого естественнейшим образом станут мысли о Невидимом Источнике всех добрых даяний...
